Вузы США возвращают мел и бумагу, чтобы не вырастить поколение жертв цифровой лоботомии

В американских вузах первые месяцы нового учебного года прошли не под знаком тотального обмана с помощью ИИ, а как сезон срочного «ремонта» учебных практик. Гуманитарные факультеты, особенно отделения английского языка, перестраивают курсы так, будто нужно заново доказать ценность обычной ручки и бумажной книги. В аудитории возвращаются тетради, мел и «живые» обсуждения, а не только экраны и окна с подсказками алгоритмов.

В Бостонском колледже преподаватель английской словесности описывает двойственную картину: студенты на волне интереса к ИИ открыто просят научить их самим задавать вопросы и строить анализ, а не передавать эту работу машинам, при этом часть группы раздражённо относится к тем, кто приносит на семинар текст, сгенерированный алгоритмом. Весенние разговоры о «смерти эссе» и «поголовном списывании» так и не воплотились в жизнь, но шум вокруг ИИ заставил преподавателей провести болезненный аудит собственных курсов и расписаний.

На этой почве сформировалась модель курса, устойчивого к злоупотреблению ИИ. В её центре бумажные экзамены и мини-сочинения, поэтапное обучение письму и перенос акцента с домашней работы на то, что происходит в аудитории здесь и сейчас. Вместо того чтобы надеяться на детекторы ИИ, университеты меняют сами задания: больше рукописных ответов, больше мелких шагов на пути к итоговой работе, больше разговоров в группе и меньше безымянных файлов в системе.

От Пенсильванского университета до Университета Калифорнии в Беркли возвращаются старомодные на вид, но очень точные инструменты контроля чтения. Преподаватель Скотт Саул в Беркли даёт студентам короткие бумажные квизы на пять минут, где важны не интерпретации, а детали текста, незаметные при беглом пролистывании конспектов. Во многих курсах к этому добавляются отсканированные страницы с пометками на полях и подчёркиваниями: так видно, как именно взгляд движется по книге и где возникает мысль.

С письменными работами происходят ещё более глубокие перемены. Вместо единственного дедлайна преподаватели, среди которых Марк Эдмундсон из Университета Вирджинии, разбивают эссе на цепочку наблюдений, промежуточных тезисов, черновиков и переработок. Появляются еженедельные короткие отклики на чтение, взаимные рецензии в парах, личные встречи для обсуждения хода работы. Отдельная оценка за участие в процессе превращает курс в тренировку, где ценится не только красивый финиш, но и честный путь к нему, что делает использование ИИ бессмысленным.

Третья линия обороны — сама аудитория. На гуманитарных программах обсуждение текста в группе становится чуть ли не главной ценностью курса: редкий шанс долго говорить о сложных вещах с людьми, которые читали тот же роман. Ради такой атмосферы преподаватели в ряде вузов, включая Фреймингемский государственный университет, наконец решаются на полный запрет ноутбуков и телефонов на занятиях. Сообщается, что без экранов в аудитории становится шумнее, теплее и живее, а количество реплик и споров заметно растёт.

Когнитивный нейробиолог Мэрианн Вулф из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе напоминает, что отказ перекладывать чтение и письмо на ИИ сохраняет те самые «дорогие» мыслительные навыки — распознавание подтекста, проверку достоверности, умение смотреть на ситуацию чужими глазами. По её словам, нейронауки годами повторяют принцип «используй или потеряешь», и к медленному чтению этот принцип подходит особенно точно.

При этом часть вузов, включая Университет штата Огайо и Колби-колледж, не пытается спрятаться от ИИ и развивает курсы, где цифровые помощники осваиваются как новый инструмент. На этом фоне преподаватели вроде Карло Ротеллы проводят сравнение с тренажёрным залом: машины давно способны быстрее считать и писать, но интеллектуальные мышцы растут только от собственных усилий. Пока на занятиях обсуждаются романы известных писателей, остаётся пространство, где тренируются выносливость внимания, вкус к деталям и умение собирать смысл без подсказки алгоритма.